Автор: Александр Звягинцев
В очередной раз посетил Нюрнберг. Хотя на этот раз был там всего один день, запомнится он мне надолго. Прямо из мюнхенского аэропорта приехал в Музей Нюрнбергского процесса, где в зале № 600 встретился с немецкими школьниками. Да, в том самом зале.
В его стенах в 1945–1946 годах проходил судебный процесс над нацистскими бонзами. Не скрою, был приятно удивлен увиденным. Ребята слушали своего преподавателя внимательно и заинтересованно. Прощаясь, подарил им для просмотра и обсуждения диск со своим документальным фильмом о Нюрнбергском процессе.
Через полчаса я уже открывал калитку дома № 33 по Айхендорффштрассе. Это была основная цель моего визита. К ней шел достаточно долго. Найти виллу, на которой в 1945–1946 годах проживал главный обвинитель от СССР на Нюрнбергском процессе Роман Андреевич Руденко, оказалось не так просто. Точный адрес не смогли мне дать ни немецкие коллеги, ни дети Романа Андреевича, ни охранник Руденко, Иосиф Гофман, ни охранник главного государственного обвинителя от США Джексона, Мориц Фукс, с которыми мне довелось встречаться раньше. Хотя два последних утверждали, что Джексон не раз бывал в гостях у Руденко.
Ответить на этот вопрос не смог и Бенджамин Ференц, участвовавший в качестве государственного обвинителя от США в других процессах, проводившихся здесь сразу после Суда народов.
Тем не менее практически все собеседники, как теперь выяснилось, абсолютно точно определили местонахождение поместья — престижный район Эрленштеген.
Там я и искал. И был уже совсем близко к цели — в доме напротив, отсняв и осмотрев его полностью. Хозяева виллы, очень гостеприимные немцы, не желавшие меня разочаровывать, туманно намекали, что это и есть то самое здание. На прощание даже передали мне копию его поэтажного плана. Уже садясь в автомобиль, я бросил взгляд на противоположную сторону улицы, на дом № 33, и отметил для себя, что, несмотря на непогоду, вокруг него копошатся строители. Было видно, что они завершают реставрацию здания и сейчас тщательно вылизывают его фасад. Тогда еще для себя я заметил, что эта вилла больше, по описаниям собеседников, похожа на дом, в котором жил Руденко.
Из разговоров с родственниками Руденко, с Иосифом Гофманом и другими лицами, а также из воспоминаний и документов у меня уже сложилось понимание того, какими внешне, но больше внутри должны быть дом и прилегающие к нему территории. Увиденное, к сожалению, меня не убеждало в том, что я нашел то, что искал.
И вот ко мне попал один очень интересный документ. В нем говорилось, что «7 января 1946 года представители Красной армии старший лейтенант Староблинский и рядовой Лискунович, в присутствии часового американской военной стражи, охранявшего дом № 33 по Айхендорффштрассе, в котором помещается Главный обвинитель от СССР генерал-лейтенант юстиции Р. А. Руденко, составили настоящий акт в том, что 7.1.46 года в 9 часов утра по местному времени обнаружили около железной печки, у которой греются часовые, охраняющие указанный дом, распакованную пачку документов Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР в районах гор. Сталинграда. Эта пачка документов, как устанавливается проверкой, была взята американской охраной из общего количества документов, находившихся на грузовой автомашине „Студебекер“, городской № С-95-824, принадлежащей советской делегации при Международном военном трибунале, которая находилась во дворе указанного выше дома, охраняемого американской военной стражей.
Обнаруженные документы передали помощнику Главного обвинителя от СССР майору Денисову Ф. Г. по принадлежности».
Это был акт о передаче документов. На его оборотной стороне часовой американской стражи господин Коэн уточнил: «Настоящим удостоверяю, что написанное на обороте верно, но я хочу добавить, что я нашел открытую (распакованную) пачку и поднес ее к огню (костру), думая, что в ней находятся выброшенные бумаги».
Об этом факте, правда, в другой интерпретации, мне рассказывал еще в ноябре 2006 года профессор права из США Джон К. Баретт.
Теперь я знал точно, что Главный обвинитель от СССР Р. А. Руденко в 1945–1946 годах жил на Айхендорффштрассе, в 33-м доме. Вскоре удалось установить владельца этой виллы и договориться, правда, не без сложностей, осмотреть это поместье полностью.
И вот наконец я у цели. Встречает меня владелец поместья господин Харальд Геб — седовласый, спортивного вида коренастый человек — вместе с сыном. Господин Геб является руководителем весьма успешного предприятия, работающего в сфере высоких технологий.
Говорит, что я первый, кого он пускает в это здание и разрешает его полностью осмотреть и провести фотосъемку во всех его помещениях и пристройках. Во время экскурсии господин Геб раскрепощается, рассказывает об истории дома, о его прежних владельцах и обитателях. Этот экскурс в прошлое оказывается очень интересным и увлекательным. Порой даже трагичным.
Построена вилла в 1929 году нюрнбергским торговцем хмелем 40-летним Антоном Штайнляйном. Строилась она с размахом. В двухэтажном здании были обогреваемый бассейн, около 30 разных помещений: салон для музицирования, библиотека, зал приемов… Пол выложен дорогим паркетом с инкрустациями, потолки украшены богатой лепниной. Были здесь и камины, и маленький фонтанчик, а в огромном саду располагался дом для привратника. Общая площадь виллы составляла почти 1400 кв. метров, а участок земли — более 4000 кв. метров. Казалось бы, живи и радуйся. Но вскоре разразился мировой экономический кризис. Штайнляйн обанкротился, остались гигантские долги, связанные с постройкой дома. Штайнляйн этого не перенес и покончил с собой. Случилось это в 1931 году. А в 1936 году, после того как к власти пришли нацисты, вдова и дочь Штайнляйна были вынуждены бежать в Америку: они были еврейками.
Потом дом несколько раз менял хозяев. В 1945 году его заняли американцы. Когда же начался Нюрнбергский процесс, в него поселили Главного государственного обвинителя от СССР Р. Руденко с его охраной. Послевоенное детство господина Геба прошло недалеко от этого дома, и он хорошо помнит рассказы старших о том, что «советская делегация умела погулять». Здесь частенько устраивались шумные застолья, на которые приглашались американцы, англичане, французы. В таких приемах принимали участие многие сановные особы из Москвы, в частности Молотов, Вышинский, прокурор Союза ССР Горшенин.
Потом в доме обосновался специальный отдел американской секретной службы. Сюда доставляли на допросы военных, бежавших из стран социалистического лагеря на Запад. Когда американцы покинули виллу, точно не известно. Известно лишь то, что с 1968 года здесь находилось Управление по эксплуатации автострад Северной Баварии. В бывшей спальне четы Руденко был устроен офис шефа управления, который очень гордился тем, что его кабинет находится в таком историческом месте. Правда, работать в этом доме Управлению было не очень комфортно: из 100 сотрудников здесь помещались лишь 35. Остальные были разбросаны по городу. Только 1 февраля 2008 года Управление окончательно выехало из этого здания, и его выставили на аукцион.
Когда мы, осмотрев первый этаж, в зале приемов присели к камину и за чашкой кофе повели неторопливую беседу, господин Геб лукаво улыбнулся и, вздернув брови, сказал: «А ведь и здесь, и в соседнем зале порой гуляли по сто и более человек». Потом стал рассказывать, что, вступая во владение этим поместьем, он ясно понимал степень своей ответственности перед историей, поэтому и на ремонт, и на реставрацию виллы «выложился основательно», ведь здание потихоньку умирало: рушился фасад, приходил в негодность пол.
Допив кофе, мы спустились на цокольный этаж, где я увидел пустующую полукруглую чашу бассейна, который вот уже многие годы не использовался по назначению. Совсем рядом находилось три разных по размеру помещения, специально оборудованных для хранения вин.
Затем мы поднялись на второй этаж. Здесь была спальня Руденко. Однако увидеть ее в том виде, в каком она была в те годы, было невозможно. Уже давным-давно прежние владельцы переоборудовали эту комнату под кабинет. Только небольшой альков в стене на ширину двуспальной кровати напоминал о прежнем предназначении этого помещения. Правда, практически в первозданном виде сохранились две отделанные светлыми деревянными панелями просторные гардеробные, женская и мужская, изолированные от опочивальни глухими дверями.
Солнце уже клонилось к закату, когда мы вышли на огромный подковообразный балкон. Раскинувшийся внизу ухоженный английский газон по всему периметру был засажен деревьями, среди которых выделялись свидетели эпохи — несколько кряжистых вековых дубов. Под могучей сенью одного из них был возведен небольшой чайный домик, в котором мы продолжили беседу.
Время летело быстро. Густые угрюмые тени от крон дубов-великанов подсказывали, что время уже позднее и нужно прощаться с гостеприимным хозяином. Мне предстояла дорога в мюнхенский аэропорт — в полночь я вылетал в Москву. Утром необходимо быть на работе…
В самолете я думал, как мало мы все-таки знаем о том, как много и тяжело работала в Нюрнберге советская делегация. Это только человеку постороннему, да еще соответственным образом настроенному, могло показаться, что на вилле Руденко только веселились. На самом деле это был настоящий штаб, где вырабатывались самые важные решения, готовились к трудным допросам, ломали голову над тем, как выполнить установки из Москвы. А отношения с Москвой были совсем не простыми. И как тогда наказывали за ошибки, хорошо известно…
Для руководства советской делегацией на Нюрнбергском процессе в Москве была создана специальная Правительственная комиссия. Ее работу в соответствии с указаниями Сталина направлял Молотов через Вышинского. В комиссию входили Генеральный прокурор СССР Горшенин (председатель), нарком юстиции, представитель органов госбезопасности. Так что делегация СССР на процессе постоянно находилась под жестким гласным и негласным контролем. Все основные документы — речи обвинителей, проекты обвинительного заключения и прочие материалы — посылались Сталину, Молотову, Вышинскому, Маленкову, Берии, Микояну, Жданову, Горшенину, Рычкову (наркому юстиции РСФСР) и Деканозову (заместителю наркома иностранных дел СССР).
Находясь в Москве, члены Комиссии зачастую неадекватно оценивали обстановку, порой давали совершенно невыполнимые указания. Например, по категорическому требованию Вышинского советская сторона пыталась получить от главного обвинителя от США Р. Джексона согласие на передачу ей всех документов, касавшихся СССР. Однако это было невозможно, поскольку тему общего заговора должна была освещать американская делегация.
Абсолютно невыполнимым оказалось и другое требование Вышинского. Сочтя, что советская делегация еще недостаточно хорошо подготовлена к процессу, а вступительная речь, которую комиссия послала на утверждение в ЦК, не вернулась с надлежащими рекомендациями, он стал добиваться отсрочки на 2–3 недели открытия процесса. Руденко был вызван в Москву, чтобы тем самым создать препятствие для начала процесса. Ему даже пришлось изобретать версию о своей болезни, чтобы иметь мотивировку для переноса срока открытия Нюрнбергского процесса. Однако партнеры СССР по Комитету обвинителей не пошли на уступки. Пришлось соглашаться.
Особую нервозность вносили постоянно шедшие в Москву доносы от некоторых «компетентных товарищей».
Вот, например, протокол заседания Комиссии от 16 ноября 1945 года, который дает представление о том, под каким нажимом работали наши в Нюрнберге.
«Повестка дня:
О ходе работы по подготовке процесса.О свидетелях на процессе.
Вышинский. Нами дана директива о включении Альфреда Круппа в список военных преступников, подлежащих суду Военного трибунала. Мнения наших коллег неодинаковы. До сих пор у т. Руденко нет плана проведения процесса. Руденко не готов к проведению процесса. Вступительную речь, которую мы с Вами выработали, я послал в ЦК.
Кобулов. Наши люди, которые сейчас находятся в Нюрнберге, сообщают нам о поведении обвиняемых на допросах (читает записку). Геринг, Йодль, Кейтель и др. вызывающе держат себя при допросах. В их ответах часто слышатся антисоветские выпады, а наш следователь т. Александров слабо парирует их. Обвиняемым удается прикинуться простыми чиновниками и исполнителями воли верховного командования.
При допросе англичанами Редера последний заявил, что русские хотели его завербовать, что он давал показания под нажимом. Это его заявление было записано на пленку.
Вышинский. Прокурор должен, где это надо, срезать обвиняемого, не давать ему возможности делать антисоветские выпады.
Сейчас мы стараемся отложить дело недели на две, три. Надо изучить материалы, надо выиграть время, подготовиться. К началу процесса нужно поехать кому-нибудь из комиссии в качестве наблюдателя…»
И еще один весьма познавательный документ.
«Прокурору СССР Тов. Горшенину К. П.
В связи с поступившими к Вам сведениями о том, что будто бы во время производившихся мною в Нюрнберге допросов обвиняемых по делу о главных военных преступниках с их стороны были сделаны выпады против СССР и лично против меня, докладываю следующее.
На всех допросах, кроме меня, присутствовали полковник юстиции Розенблит и, как правило, полковник юстиции Покровский.
Никаких выпадов против СССР и лично против меня ни со стороны допрошенных обвиняемых, ни со стороны допрошенных свидетелей сделано не было.
Случай, о котором Вам было сообщено как о случае, будто бы имевшем место со мной, в действительности имел место в моем присутствии во время допроса 18 октября с. г. американским подполковником Хинкелем обвиняемого Франка.
По окончании допроса Франк действительно обозвал Хинкеля свиньей.
На этом допросе я присутствовал в качестве наблюдателя. Я лично приступил к допросам только с 3 ноября с. г.
Докладывая об изложенном, я считаю, что в данном случае правительственные органы были дезинформированы о действительной обстановке, в которой протекали допросы обвиняемых.
Я прошу назначить специальное расследование для установления виновных в подобной дезинформации и привлечь их к строгой ответственности.
Вместе с тем я прошу пресечь различного рода кривотолки в связи с производившимися допросами обвиняемых, т. к. все это создает нездоровую обстановку и мешает дальнейшей работе.
При этом прошу учесть следующее:
а) вопросники, подготовленные для допроса обвиняемых, были переданы для ознакомления т. Руденко и им санкционированы;
б) точно так же им был санкционирован и допрос обвиняемых, для чего т. Руденко лично вел необходимые переговоры с американским обвинителем Джексоном, т. к. в первой стадии американцы возражали против того, чтобы допросы мы производили непосредственно сами, а не через них.
Г. Александров, 2 декабря 1945 г.»
Георгий Николаевич Александров возглавлял в Нюрнберге Следственную часть делегации СССР.
По указанию Молотова и решению комиссии в конце ноября в Нюрнберг отправился сам Вышинский. Одним из первых его дел здесь было составление и утверждение перечня вопросов, которые «являются недопустимыми для обсуждения на суде». Руденко было поручено «договориться с другими обвинителями не касаться ряда вопросов, чтобы СССР, США, Англия, Франция и другие Объединенные Нации не стали объектом критики со стороны подсудимых».
На заседании также было решено «обязать т. Руденко и т. Никитченко предварительно просматривать все поступающие от других делегаций для предъявления суду документы и требовать, чтобы эти документы утверждались на комитете обвинителей. По каждому документу т. Руденко и т. Никитченко обязаны давать заключение о его приемлемости или неприемлемости с точки зрения интересов СССР, в случае надобности не допускать передачи и оглашения на суде нежелательных документов».
Приложением к этому протоколу служил перечень вопросов:
Отношение СССР к Версальскому миру.
Советско-германский пакт о ненападении 1939 года и все вопросы, имеющие к нему какое-либо отношение.
Посещение Молотовым Берлина, посещение Риббентропом Москвы.
Вопросы, связанные с общественно-политическим строем СССР.
Советские Прибалтийские республики.
Советско-германское соглашение об обмене немецкого населения Литвы, Латвии и Эстонии с Германией.
Внешняя политика Советского Союза, и, в частности, вопросы о проливах, о якобы территориальных притязаниях СССР.
Балканский вопрос.
Советско-польские отношения (вопросы Западной Украины и Западной Белоруссии).
Это предложение, как рассказывал мне Георгий Николаевич (а встречался я с ним в середине 70-х), встретило понимание со стороны союзников. Вопрос рассматривался на заседании комитета обвинителей 29 ноября, и английская делегация, которая еще 9 ноября выступила с инициативой принятия совместных мер по недопущению политических выпадов в адрес стран — организаторов процессов, первой представила свой меморандум, в котором говорилось:
«Если подсудимые при даче показаний или через свою защиту будут пытаться делать какие-либо политические выпады против правительств, обвинитель от Великобритании будет немедленно протестовать против таких выпадов согласно ст. 18 и 20 Устава.
Обвинитель от Великобритании также будет принимать меры против всех встречных обвинений против политики Великобритании вне зависимости от того, по какому разделу Обвинительного акта они возникнут. Возможные встречные обвинения против правительств могут распадаться на три периода.
А. Период до начала войны.
В. Германское нападение на 1) Данию и Норвегию, 2) Бельгию и Нидерланды.
С. Германское нападение на Югославию и Грецию.
Возможные выпады против так называемого британского империализма XIX в. и в начале XX в. или против поведения Великобритании во время войны с бурами будут встречать с нашей стороны резкий отпор как не относящиеся к делу…»
Кстати, Советский Союз и Франция выступали за организацию последующих международных процессов над главными военными преступниками, в частности за незамедлительную подготовку суда над крупными германскими промышленниками. Однако ни США, ни Великобритания не поддержали это предложение.
Так что не просто так гуляли на вилле № 33 у Руденко приезжающие сюда гости из Москвы. Одна только операция по доставке в Нюрнберг пребывавшего в плену фельдмаршала Паулюса, окончательные детали которой прорабатывались здесь, чего стоит! Свидетель был важнейший, его неожиданное появление стало мировой сенсацией и, можно сказать, было поворотным пунктом в ходе процесса.
Здесь же, на этой вилле, бессонными ночами Руденко обдумывал тактику допроса наци № 2 Германа Геринга. Задача перед ним стояла труднейшая. Ведь перед этим Геринга допрашивал американский обвинитель Джексон и, по общему мнению, проиграл схватку. Допрос сразу пошел не так, как его планировал провести Джексон. Геринг выглядел вызывающе уверенным в себе, даже дерзким. Он демонстрировал удивительную осведомленность в содержании захваченных документов, острил, вызывая даже смех у тех, кто занял места для зрителей и гостей. В зале, за столами обвинителей лица становились все напряженнее.
Джексон, явно не ожидавший такого поведения от преступника, который должен был пасть пред величием американского обвинителя, занервничал, временами он выглядел одновременно рассерженным и сбитым с толка, весь его план, все его надежды рушились.
Уязвленный Джексон в какой-то момент даже сорвал с себя наушники и швырнул на стол. И по-детски обидчиво обратился к судьям:
— Я прошу суд призвать подсудимого к порядку. Я прошу обязать его отвечать на вопросы строго по существу, а не пытаться заговаривать суду зубы длинными речами, не относящимися к делу!
Джексон был настолько обескуражен и раздосадован, что предложил англичанам вообще отказаться от перекрестных допросов Геринга. Слава богу, те объяснили ему, что это будет расценено как победа рейхсмаршала. И не только его личная победа, а победа всей нацистской идеологии. И тут они были правы. В лагерях для военнопленных немецкие солдаты и офицеры, слушая, как
«Большой Герман» сражается с американским прокурором, каждую его удачную реплику встречали хохотом и криками одобрения. Трансляции затевались американцами, чтобы перевернуть их сознание, а эффект получился противоположным. В одном лагере в толпе военнопленных раздались крики: «Хайль Гитлер!». Трансляцию пришлось выключить, а охране пришлось разгонять возбужденных пленных по баракам. В тюрьму сразу стали поступать письма, поддерживающие Геринга…
Как признался сам Джексон, Геринг позволяет себе пререкаться, причем неслыханно дерзко, не с кем-нибудь, а с самими Соединенными Штатами! Это может привести к восстановлению престижа нацистской идеологии, потому что вызывает восхищение у всех нацистов, которых еще полным-полно в Германии. Мало того, Геринг подстрекает и других обвиняемых к подобному поведению. Как стало известно, уязвленный Джексон тогда даже признался, что во время допроса у него «чуть было не возникло ощущение, что было бы гораздо разумнее просто взять их и расстрелять…». Это уже попахивало нервным срывом. Всем было ясно, что главному американскому обвинителю не удалось совладать с Герингом, он не раздавил его, не припер к стенке, не заставил каяться, признаться в преступлениях.
«Джексон не только не произвел какого-либо впечатления, но еще больше укрепил уверенность этого толстого парня в себе. Я думаю, я собью с него спесь», — писал в эти дни своей жене заместитель Главного британского обвинителя сэр Дэвид Максвелл-Файф, который сам должен был приступить к перекрестному допросу после Джексона.
Пройдут годы, но Джексон будет постоянно возвращаться мыслями к своему поединку с Герингом и пытаться разобраться, что же он сделал не так. Как скажет его недоброжелатель судья Биддл, все дело в том, что Джексон хотел быть не умным, жестким, хорошо изучившим дело прокурором-обвинителем, а римским папой, перед которым все валятся ниц и ждут от него моральной проповеди и благословения. Геринг в его благословении не нуждался, усмехался Биддл, у этого закоренелого преступника были свои цели.
Так что Главный государственный обвинитель от СССР Роман Андреевич Руденко не мог себе позволить проиграть эту схватку. Это была его решающая битва. И он ее выиграл. Даже американцы после допроса Руденко вынуждены были признать: «Этот гусь все-таки спекся… Геринг пытался сопротивляться, но русский обвинитель загнал его в угол».
И этот план своей битвы Руденко обдумывал тоже здесь, в Эрленштегене, на вилле № 33, под теми самыми дубами, среди которых мне довелось гулять.
Исторические события:
Участники событий и другие указанные лица: